Я миновал железную дверь и аккуратно закрыл ее за собой, отсекая жидкий поток света, льющегося с лестницы. Стало темно. Для порядка я пощелкал выключателем, но, как и ожидал, результата не добился. Пришлось немного подождать, пока привыкнут глаза. Пахло тухлятиной, канифолью и прокисшим табачным дымом. Когда очертания стен проступили сквозь тьму, я повесил плащ на ржавый гвоздик и двинулся по длинному коридору. Время от времени мы устраивали субботники и выносили весь скопившийся мусор в ближайший двор-колодец, однако наш очистительный энтузиазм почему-то никогда не затрагивал конкретно это место, поэтому здесь прекрасно сохранились все культурные слои. При строительстве дома в начале XX века захваченное нами помещение отделывалось, как богатая просторная квартира, с залом для приемов, несколькими спальнями и комнатой прислуги. Позже, при смене социального строя, квартира превратилась в коммуналку, о чем свидетельствовало несколько абсурдно рассекающих богатую лепнину перегородок. Великая война оставила следы бумажных крестов на уцелевших стеклах. Перестройка ознаменовалась новыми революционными преобразованиями. В расселенной коммуналке разместился небольшой офис, маленький спортивный зал, парикмахерская и крошечное кафе на три столика. Очевидно, бывшую квартиру оккупировал элитный спортклуб для очень узкого круга посвященных.

Скоротечная Третья Мировая расколола страну на сотню неравных кусков. После обретения Петербургом независимости старой элите стало не до физкультуры.

Трупы городских вождей несколько недель украшали фонарные столбы на Невском проспекте. Новые правители вели себя скромнее прежних и не нуждались в эксклюзивных клубах. Потеряв клиентов, а может быть, и хозяев, заведение быстро пришло в упадок. О неожиданности краха говорило то, что большая часть оборудования не была ни распродана, ни разворована. В те тяжелые времена даже мародеры не всегда справлялись со своими обязанностями. Пару компьютеров мне даже удалось включить, и они напомнили мне о молодости, продемонстрировав незабываемый загрузочный экран «Виндоуз Икс Пи».

— Александр, — крикнул я. — Сашка!

Бродить в одиночестве по логову нашей банды было неприятно даже мне. Помимо доисторических компьютеров и акустических колонок странной сферической формы, за каждым углом здесь мог таиться самый настоящий скелет с остатками гнилого мяса на почерневших ребрах. Укусить не укусит, но аппетит испортит всерьез и надолго.

— Здесь я, — почти сразу отозвался Титов из большой лаборатории, бывшей некогда маленьким спортзалом.

Я обошел развалины стола с расколотой столешницей, толкнул тяжелую дверь и проник в помещение, где вскоре завершится моя суматошная жизнь. Три больших окна были надежно заколочены фанерой и задрапированы большими кусками темно-синей ткани. Благодаря почти военной светомаскировке мы могли безбоязненно включать свет любой мощности, не привлекая ничьего внимания.

Александр корпел над настройкой главной схемы.

Стоя на четвереньках, он запустил руки в потроха установки. Его высокий умный лоб был покрыт каплями пота, окладистая седая бородка тряслась от усталости и усердия.

— Помочь? — предложил я.

— Ходи в задницу, криворукий урод. — Грубо поблагодарил меня Сашка.

Он все еще дулся на меня за то, что я заподозрил его в краже бутылки коллекционной водки. Но ведь кто-то же ее выжрал! И это абсолютно точно был не я и не Готлиб, который тогда несколько недель вообще не появлялся в лаборатории. Значит, Сашка. Больше некому.

Только он способен употреблять тайком и в одно рыло.

Дескать, гению нужен допинг. Я беззлобно пнул гения носком ботинка по лодыжке и совершил свой всегдашний круг почета вокруг главного стенда. Нет, не так. Вокруг Главного Стенда. Оба слова с большой буквы. Каждый раз, когда я видел сие величественное сооружение, меня переполняло благоговение перед человеческим разумом. Если бы я был верующим, то, наверное, крестился бы, глядя на нашу чудо-машину. Правда, внешне она выглядела не очень презентабельно. Цилиндрический помост, склепанный из гулких листов железа, был похож на пожарную цистерну диаметром четыре метра и высотой полтора метра. Одновременно он смахивал на гигантский барабан. Если пройти по нему, чеканя шаг, то грохот будет слышно даже на улице. Очень большой, смешной и неуклюжий предмет, но именно в нем были сокрыты самые сакральные интегральные схемы и уникальные, почти магические, приборы, нужные для трансляции личностной матрицы во времени и пространстве. Стоп! Вру. Только во времени, хотя и подобной мелочи вполне достаточно, чтобы отважиться на крупную авантюру.

По моему дилетантскому мнению, у нас получилась очень красивая машина времени. Ничего, что она сильно смахивала на ржавую бочку. Любую вещь нужно видеть в перспективе, а у этой вещи была огромная перспектива. За листовым железом стокаратными алмазами сверкали прорывные озарения и гениальные догадки, способные своим блеском ослепить любого мудреца. К счастью, я был достаточно глуп, чтобы остаться зрячим, и достаточно образован, чтобы ежедневно наслаждаться грандиозным достижением человеческой мысли.

Кроме прекрасной защиты от помех, железный цилиндр служил еще и пьедесталом для трех анатомических кресел. Подобно царским тронам они возвышались на полутораметровой высоте и, словно электрические стулья, были опутаны тугими пучками проводов.

По лесенке, напоминающей корабельный трап, я вознесся к приготовленному для меня трону. На подлокотнике красовалась привинченная Бореем медная табличка с моим именем: «Петр Васнецов». Любит он дешевые изыски. Наверняка сам гравировал буквы на полированной пластинке. Я придирчиво осмотрел подголовник. Сашка должен был переделать его. Именно из-за неудачной конструкции подголовников нам пришлось отложить старт. На первый взгляд ничего не изменилось. Такое же, как и вчера, фиксирующее кольцо на трех металлических прутьях. Те же любовно приклеенные кожаные прокладки, нужные только для того, чтобы не поранить кожу зажимами, когда в черепе закипит мозг. Вроде бы все по-прежнему. Хотя нет. Вот отличие.

Из мягкого поролона торчали кончики трех алчно поблескивающих сверл.

— Зачем это? — осведомился я.

— Что зачем? — буркнул Александр.

— Сверла зачем?

— Идейка одна возникла. — Он посмотрел на меня водянистыми глазами сытого болотного упыря. — Понимаешь, Петруха, кости экранируют излучение головного мозга. Сильно экранируют. Отправляться с целым затылком в прошлое — все равно, что по мобиле из лифта звонить. Такие дела.

Пару минут я пытался понять полученную информации. Несмотря не беспредельное напряжение интеллекта, мне не удалось разгадать, какая связь существует между мобильными телефонами в лифтах, сверлами в подголовниках и мозговым излучением, в существование которого я, если честно, не очень-то и верил.

— И что? — осторожно уточнил я.

Взгляд Титова в одно мгновение стал бешеным.

— Готлиб, тля лабораторная, выдрожор канючий, не работал с человеческим мозгом! Мышей портил и прочую мелкокостную дрянь. Потому результат у него всегда был хороший. — Сашка вскарабкался на помост и встал в позу Ильича у Финляндского вокзала. — Составляющую по времени можно получить только от человека, — громогласно провозгласил он. — Я говорил этому гетерогопнику, что нужно больше экспериментировать, а ему, видишь ли, жалко материал. Они, видишь ли, люди. А когда мы для решающих опытов бомжар начали в кресло пихать, то никаких гарантий добиться не могли. Фифти-фифти. Или получится, или не получится. Куда это годится? А вчера меня как жахнуло. Ой, думаю, недаром для правильного открытия третьего глаза реальные пацаны черепок себе сверлят. Померил. И точно, в глазнице напряжение выше. Понимаешь?

Он постучал себя пальцем по лбу. Звук получился гулкий.

— Тебя не стыренной бутылкой случайно жахнуло? — рассудительно поинтересовался я. — Нам не смотреть, нам информацию перемещать надо. На хрена нам третий глаз во лбу?

— Предлагаешь багажник просверлить? — Александр серьезно кивнул. — Логично. Для ускорения. — Он обхватил меня за плечи и возбужденно запыхтел в ухо. — Без костного экрана надежность передачи очень сильно повышается. Соответственно время удержания канала сокращается, следовательно, появляется возможность дублирования информации. — По его лицу расплылась мечтательная улыбка. — В результате вероятность положительного исхода поднялась с сорока четырех до девяноста двух процентов. Понимаешь, Петька, что это значит?